«Поддерживать традиционный баланс между свободой слова и уважением к чувствам других, очевидно, становится всё труднее», – посетовал колумнист и важная персона Саймон Дженкинс в «The Sunday Times». Он писал об этом противоречии, а затем свирепствовал из-за публикации карикатур в датской газете «Jyllands-Posten», высмеивающих пророка Мухаммеда. «Лучшая защита свободы слова может заключаться только в том, чтобы обуздать её избыток и уважать её правила», – подытожил Дженкинс.

Спустя год французский сатирический журнал «Charlie Hebdo» и его глава предстали пред судом в деле, возбуждённом двумя мусульманскими организациями, за публичное издевательство над группой людей из-за их вероисповедания («injure stigmatisant un groupe de personnes a` raison de sa religion»). В журнале были опубликованы репродукции оскорбительных карикатур, а одну из них разместили на обложке. В марте 2007 года суд вынес решение в пользу «Charlie Hebdo» и отклонил иск мусульманских организаций.

Дженкинс – голос регулирования и корректности. По взглядам объявленный либертарианец, защищающий свободу от реформы прав гомосексуалистов до охоты на лис, он понимает, что справедливое общество стремится удерживать ценности в равновесии, а не преследовать абсолютистские требования к одному за счет другого. Его американским эквивалентом может быть писательница К. А. Дилдей. Комментируя дело «Charlie Hebdo» на веб-сайте openDemocracy, она выразила протест, что «не очень верит словам правоохранителей». Тем не менее, в таких разбирательствах видит «чувство справедливости». В конце концов, они эффективны в стимулировании дебатов и обращении внимания на жалобы образом, который французские «воины-философы» за свободу слова не признают.

Голос регулирования, корректности и баланса, короче говоря, политически ядовит. Он делает ложное предположение, что учет чувств других – добродетель в личных делах – имеет значение для государственной политики. Этому нужно срочно дать отпор.

Конфликт между религиозными чувствами и свободой публикации предшествовал датским карикатурам. Тем не менее, в британской политике и обществе основными подателями жалоб до 1990-х годов были православные христиане, и их заявления были отражением всеобщей эрозии нравов. В 1977 году Мэри Уайтхаус от имени своей Национальной ассоциации зрителей и слушателей получила известную правовую победу в частном судебном преследовании против газеты «Гей-новости». Ее возражение относилось к стихотворению, изображающему Христа как беспорядочного гомосексуалиста, которое, по ее утверждению, являлось кощунственной клеветой против христианского вероисповедания. Даже в то время это обвинение широко рассматривалось как юридическая идиосинкразия и социальный анахронизм. Если бы миссис Уайтхаус вместо этого подала иск в качестве жалобы на причинение вреда чувствам христиан, она не имела бы права обратиться в суд и почти наверняка была бы проигнорирована доминирующем общественным мнением. Тем не менее, она как будто предвидела точку зрения, которая в последние два десятилетия не только распространилась в тех же кругах, но почти стала аксиомой среди некоторых из них.

Более десятилетие спустя Аятолла Хомейни объявил свою фетву, призывающую к убийству гражданина Великобритании Салмана Рушди за написанный им роман. Мусульманские лидеры на индийском субконтиненте уже осудили книгу «Сатанинские стихи» за содержание оскорблений в адрес ислама. Фетва сделала центральной эту проблему в международной политике; и в тот момент в западных дискуссиях возникло характерное требование.

Как и касательно многих других событий современной британской политической истории, одним из самых информативных источников – непреднамеренно, как это часто бывает, – являются опубликованные обширные дневники бывшего министра финансов Тони Бенна. В своей дневниковой записи от 15 февраля 1989 года Бенн описывает дебаты по делу Рушди, которые провелись на собрании предвыборной парламентской команды левых лейбористов. Некоторые из записанных ответов, хотя и связаны с клише, являются узнаваемыми традиционными заявлениями радикальных политиков: «Милдред Гордон [бывший троцкист, ставший депутатом в 60-е годы] заявил, что все фундаменталисты и официальные церкви –  враги рабочих и народа». Потом Бенн вспоминает Берни Гранта, парламентария от Тоттенхэма, ныне покойного, его часто ошибочно называют одним из первых чернокожих депутатов Великобритании. Бенн утверждает: «Берни Грант продолжал перебивать, говоря, что белые хотят навязать свои ценности миру. Палата общин не должна нападать на другие культуры. Он не соглашался с иранскими мусульманами, но поддержал их право жить своей жизнью. Сжигание книг – небольшая проблема для чернокожих, – настаивал он».

Идея о том, что свобода слова была этноцентрическим навязыванием другим культурам, правильная эгалитарная политика к которым выражает уважение, развивается с тех пор в более грубой и популистской форме. Мягкая форма этого принципа заключается в том, что культура, основанная на свободной игре идей, должна проявлять сдержанность к чувствам других. Как сказал исламский ученый Тарик Рамадан: «Вместо того, чтобы быть одержимыми законами и правами, приближаясь к тираническому праву говорить обо всем на свете, не было бы более разумным призывать граждан к ответственности за свободу слова с учётом разнообразных чувств, которые составляют наши плюралистические современные общества?».

Такие настроения укрепились с делом Рушди и зарекомендовали себя как прочный компонент нашей политической культуры. В 1990 году, спустя год после фетвы, Рушди написал: «Мне кажется, что меня переместили, как Алису, в зазеркалье, где бессмыслица – единственный доступный смысл. И мне интересно, смогу ли я снова оттуда вернуться».

Западные политические лидеры искусны в продуцировании таких форм смысла. Президент Буш-старший через неделю после оглашения фетвы смело выступил, что угроза убийства была «глубоко оскорбительной». Японское правительство выразило беспокойство и заявило: «Упоминание и поощрение убийства не заслуживают похвалы». Главный раввин в Великобритании доктор Иммануил Якобовиц сделал громкое заявление, но на самом деле произнёс настоящую бездушную глупость: «И мистер Рушди, и Аятолла злоупотребляли свободой слова».

Рассмотрев эти суждения, писатель Джонатан Раух в своей книге «Любезные инквизиторы», опубликованной в 1993 году (из которой я привел цитаты), обнаружил тенденцию среди западных интеллектуалов, которые предпочли бы отвергнуть приговор, но не то, что Рушди совершил преступление: «Если мы выбираем этот путь, значит принимаем вердикт Хомейни и просто торгуемся с ним о приговоре. Если мы это принимаем, то мы согласны с тем, что то, что, в принципе, есть оскорбительным, должно быть подавлено, и мы ссоримся из-за того, что именно … оскорбительно».

Это недостающий элемент в обсуждении сферы и регулировании свободы слова. Понятие о том, что свобода слова, будучи одновременно значимой, должна поддерживаться в равновесии с предотвращением правонарушения, – это спорный вопрос, поскольку он предполагает, что преступление – это то, чего следует избегать. Свобода слова действительно оскорбляет, но в этом нет ничего плохого. Познания продвигаются вперед через разрушение плохих идей. Издевательства и насмешки являются одними из самых мощных инструментов в этом процессе. Вспомните «Кандиду» Вольтера или статьи Г. Л. Менкена – они пропитаны презрением к религиозным обскурантистам, которые выступали против школьного преподавания эволюции – на «Обезьяньем процессе» против Скоупса.

Неизбежно то, что многие, считающие, что над их глубокими убеждениями издеваются, будут оскорблены, и, возможно, они заслуживают на то (хотя и не обязательно, и, кстати, я так не думаю), чтобы выразить им сочувствие и сострадание. Но в общественной сфере они не имеют права на защиту, права на компенсацию, даже в случае тупых и грубых мнений. Свободное общество не принимает законы в сфере убеждений; в более широком смысле, оно не должно заботиться о состоянии чувств его граждан. Если бы это было так, то в принципе не было бы предела вторжения власти государства, даже в частную сферу мысли и чувства.

Дискуссия не помогла – она ​​действительно была омрачена неточным использованием термина «уважение». Если это всего лишь метафора свободного осуществления религиозной и политической свободы, то это совершенно безупречный принцип, но ему также присуще нечёткое и избыточное использование. Уважение к идеям и тем, кто их придерживается, совсем другое дело. Идеи не претендуют на наше уважение; они заслуживают уважения в той степени, в которой они способны противостоять критике. Даже некоторые громкие защитники свободы натыкаются на этот факт. Защитник прав человека Питер Татчелл писал недавно о особенно тенденциозных телевизионных дебатах: «Даже от так называемых мусульманских центристов в вчерашней вечерней программе исходил дух лицемерия. Ибрагим Могра из Мусульманского совета Великобритании (MCB) заявил: «Мы не хотим никому навязывать свой образ жизни. Все, чего мы хотим, это жить в уважении друг к другу». Прекрасное мнение. В реальности – позор». На самом деле, это не прекрасное мнение, требующее уважения. Уважение не является правом. Это, самое большее, качество, которое заслуживается интеллектуальной устойчивостью идей в публичной плоскости.

Дальнейшее усложнение в дебатах – это возвращение, скорее, оппортунистическое, к понятию нравов и их подкласса, табу. В декабре 2006 года теократический режим в Иране организовал конференцию, отрицающую Холокост, по-видимому, как ответный жест датским карикатурам. В следующем месяце мне довелось выступать на дебатах в Лондоне с представителем Мусульманского совета Великобритании Инаятом Бунглавалом, который явно рассматривал эти две провокации как аналогичные. По его словам, не было «никакой необходимости» в конференции. Это было сказано только для того, чтобы упустить причины для возражения против конференции. Отрицание Холокоста является неправильным не потому, что оно оскорбительно, а потому, что оно ложно. Это спекулятивная гипотеза, которую можно последовательно поддерживать только путем игнорирования или подделки исторических данных. В некоторых европейских странах приняты законы против этой формы антисемитизма, и они ошибочно восприняты и вредны по тем же причинам, о которых я утверждал. Разоблачение претензий отрицателей Холокоста является областью компетентных историков, а не юристов. Качество оскорбительности не имеет отношения к этому вопросу.

Помимо вышеупомянутого, это является вопросом прагматизма. Если те, кто имеет глубоко укоренившиеся убеждения, обнаружат, что они получат компенсацию за травмированные чувства, тогда психическое заболевание – это то, что они будут пытаться в себе отыскать. Когда одна группа будет успешной, тогда другие будут получать стимул к моделированию сопоставимых требований. Два года назад в Бирмингеме протестующие заставили закрыть постановку пьесы «Бехзти» Гурприт Каур Бхатти, в которой изображено насилие над сикхскими женщинами сикхскими мужчинами. С неумелой шутливостью, но лаконичностью, корреспондент «Би-би-си» сообщил: «Если вам нужно было написать театральный отзыв о том, что Бирмингем только что увидел в пьесе «Бехзти», вы могли это сделать в семи словах: пьеса оскорбляет общество, протесты общества, спектакль запрещен».

Вслед за тем участники кампании из группы давления под названием «Христианский голос» неслучайно настаивали на своих собственных требованиях. Мюзикл «Джерри Спрингер: Опера» вызвал протесты и угрозы преследования за богохульство после показа на телеканале «Би-би-си» в 2005 году и во время турне в следующем году. «Я могу сказать со смешанным чувством, что шоу – чрезвычайно грубо, оскорбительно и кощунственно», –  писал директор «Христианского голоса» в письме театрам, настаивая на том, чтобы они отменили выступления. И, учитывая прецедент, почему он не опубликовал такого требования?

Пытаясь объяснить дело с «Бехзти» для французских читателей, лондонский корреспондент «Либерасьон» Агнесс Пойрье писала: «Dans une situation pareille, on attend d’un gouvernement qu’il de´fende l’auteur menace´» («В такой ситуации мы ожидаем, что правительство защитит автора, которому угрожают»). Она отметила, что британский правительственный министр, ответственный за общественные отношения, Фиона МакТаггарт, на самом деле этого не сделала. Но госпожа МакТаггарт приветствовала спокойствие после отмены спектакля. Часто требуется, чтобы независимый наблюдатель полностью оценил коррупцию в своей собственной политической культуре.

Этот недуг всегда является вероятным результатом признания права на уважение. Уважение к убеждениям и чувствам других людей – это смертельное жеманство в государственной политике. Легко изобразить свободу слова как способную причинить вред именно потому, что это правда. Политика, которая вытекает из этого, является противоречивой, но существенной: ничего не делайте. Защита свободного общества подразумевает не занятия позиции по результатам, а настаивание на нераздельности его процедур.

Оливер Камм – колумнист и автор статей для «The Times».

This article originally appeared in the summer 2007 issue of Index on Censorship magazine