19 Jun 2018 | Journalism Toolbox Russian
[vc_row][vc_column][vc_custom_heading text=”Лёгкая в использовании технология помогает журналистам в Африке проводить свои расследования, даже с небольшим бюджетом, докладывает Раймонд Джозеф”][vc_single_image image=”100958″ img_size=”full”][/vc_column][/vc_row][vc_row][vc_column][vc_column_text]
Глубоко в провинции Мпумаланга, в далёкой северо-восточной части Южной Африки, газета с довольно скудным бюджетом использует комбинацию высокотехнологичных и низкотехнологических решений для улучшения жизней общин, которым она служит.
Эта газета инициирует новую, инновационную форму журнализма, которая не только ставит своих читателей в центр освещения новостей, но и напрямую вовлекает в процесс их сбора.
То, что делает эта маленькая газета, является уроком для более крупных и установленных средств массовой информации, которые ищут нетрадиционные потоки доходов и отстаивают свое существование и актуальность в эру сетевого и цифрового журнализма.
Общественная газета «Зивафи» тиражируется по населённым пунктам в районе Нкомази, который расположен в эпицентре пандемии СПИДа в Южной Африки, где доступ к свежим новостям крайне ограничен. Одна из самых больших проблем в этом регионе – загрязнённая канализацией вода. Каждый день женщины и молодые девушки часами собирают воду из рек и используют её для питья, приготовления пищи и стирки, но в эти самые реки часто утилизируются человеческие отходы. В результате число кишечных палочек иногда резко возрастает, вызывая диарею. И каждые несколько лет это провоцирует вспышку эпидемии холеры.
Используя грант и техническую помощь от Африканской Медиа Инициативы (АМИ), которая возглавляет стремление внедрить принцип приоритета фактов в журналистику африканских отделов новостей, репортёры «Зивафи» помещают старые смартфоны в пластиковых бутылках в реки региона. Работая как электронные микроскопы, телефоны используют свои камеры для регулярных съёмок со вспышкой. Эти фотографии потом увеличиваются и сравниваются с изображениями в существующей базе данных, чтобы установить уровень кишечной палочки. Результаты рассылаются местным жителям в форме СМС, оповещая их, где безопасно набирать воду.
Заканчивается процесс анализом полученных данных для выявления трендов в надежде триангуляции источников заражения.
Раз в месяц «Зивафи» публикует детальный отчёт с результатами, которым делится с другими общественными газетами и местными радиостанциями в регионе. Это вселяет надежду, что эта информация даст возможность обычным людям повлиять на власть, чтобы та, в свою очередь, предоставила доступ к чистой воде и надлежащим санитарным условиям. Читатели «Зивафи» также помогают собирать информацию, используя мобильное приложение для составления отчётов граждан. Эти истории очевидцев дополняют данные смарт-телефонов о воздействии загрязнения и его возможных источниках.
«Общий бюджет составляет всего лишь $20 000, включая в себя небольшую ежегодную зарплату журналиста, специализирующегося в области здоровья», ― говорит Джастин Аренштайн, стратег АМИ. «Но самое главное то, что с точки зрения долгосрочной перспективы медиа, «Зивафи» использует водный проект для создания цифровой основы, которая понадобится, чтобы выжить в ближайшем будущем».
До недавнего времени Африка оставалась позади остального мира касательно интернет связи из-за высокой стоимости доступа. Но теперь благодаря использованию подводных кабелей стоимость соединения, особенно на востоке и юге Африки, снизилась. Это пробудило начало новой захватывающей эры в журнализме, вспышку идей и инноваций, которые производят «newsyoucanuse» инструменты. Авторитетные СМИ всё чаще и чаще обращаются к гражданам, чтобы подключить их к сбору новостей и процессу разработки контента. Проект «телефон в бутылке» является примером того, чего можно достичь с ограниченными ресурсами.
В Кении «Радио Группа», третья по величине медиа-компания, начала программу «Звёздное Здоровье», первую из набора инструментов для читателя, которая призвана помочь им проверить данные докторов и узнать, были ли они уличены в противозаконных действиях. Один раз мужчина, работающий доктором, оказался ветеринаром.
Этот сайт оказался большим хитом в стране, где врачи-мошенники являются большой проблемой. Он также помогает пользователям найти медицинских специалистов и их ближайшие медицинские учреждения. Его также можно использовать, чтобы проверить, какие лекарства оплачиваются национальной схемой здоровья. Важно отметить, что результаты запросов на «Звёздном Здоровье» поставляются через премиум СМС-сервис, который генерирует поток доходов – ключевая модель в эпоху, когда средства массовой информации должны искать альтернативные схемы доходов от главного источника рекламы и, в некоторых случаях, тиражей.
«Эти инструменты не заменяют традиционную журналистику, они дополняют журналистский репортаж, например, помогая читателям узнать, как национальный сюжет про докторов-шарлатанов важен лично для них», ― говорит Аренштайн. Новости должны носить личный характер и быть действенными. Они должны стать важной частью стратегии цифровой трансформации СМИ, подчёркивает он.
Реалии журналистики сегодня заключаются в том, что кто-либо со смартфоном и основами цифровых навыков может стать «издателем», однако такой большой аудитории как у традиционных СМИ, у него вероятно не будет.
Например, в Нигерии, онлайн община «Сахара» имеет более миллиона подписчиков в социальных сетях, а это намного больше, чем у многих крупных СМИ. В будущем редакциям предстоит суметь использовать эти стихийные сети, но по-прежнему удерживать в центре голоса граждан.
Новаторский проект в изолированном штате Дельта в Нигерии совокупил работу средств массовой информации и сети гражданского репортёрства, «Голос Наижа», для введения в пользование оснащённых камерами дронов дистанционного управления для мониторинга экологически разрушительных разливов нефти. План заключается в том, чтобы раздобыть информацию для основных телевизионных и газетных партнёров в Лагосе и Абудже. Это предоставило бы газетам беспрецедентный доступ к тем частям страны, которые ранее были почти недоступны.
Беспилотники с фиксированным крылом сравнительно дёшевы и просты в управлении, но время от времени они разбиваются. “Новые запчасти такие, как крылья или части фюзеляжа, будут дорогостоящими и трудоёмкими, поэтому мы экспериментируем с 3D-принтерами для создания частей на месте и по требованию”, ― говорит Аренштайн.
Эксперимент с гражданской журналистикой основывается на работе «АфрикаСкайКам», которая в течение прошедшего года экспериментировала с дронами в Кении в рамках «первого в Африке новостного «глаза-в-небе»». «СкайКам» использует дроны и воздушные шары с камерами, чтобы помочь тем средствам массовой информации, которые не могут позволить себе вертолёты для сбора свежих новостей в опасных или труднодоступных местах.
В Южной Африке «Эколого-исследовательский Центр скворцов» использует «геожурналистику» и другие картографические технологии для улучшения своей отчётности, а также для анализа таких инцидентов, как незаконный отстрел носорогов и подготовленная охота на львов, а именно разведение ручных львов для отстрела богатыми охотниками. Исследования помогают раскрыть тенденции или связи с преступными синдикатами. Репортажи «Эколого-исследовательского Центра скворцов» способствовали запрету на подготовленную охоту в Ботсване, и помогают формировать законы о торговле носорогами и другими продуктами дикой природы в Китае и в Мозамбике.
Но реальность такова, что плохо обеспеченные ресурсами африканские редакции редко имеют собственные технологии или цифровые навыки для создания новых инструментов в режиме онлайн.
Таким образом, цифровая инновационная программа AMИ, а также аналогичные инициативы Google, Фонда Билла и Мелинды Гейтс и небольших доноров, включая IndigoTrust заняты построением внешних систем поддержки, чтобы помочь редакциям перешагнуть в цифровое будущее.
Доноры также сосредоточились на внедрении принципа приоритета фактов в средства массовой информации. Они помогают журналистам использовать общедоступную цифровую информацию из таких источников, как переписи населения или государственные бюджеты, для создания инструментов принятия решений, помогающих простым гражданам более взвешенно реагировать на жизненно важные вопросы.
«Код для Африки» вносит свою лепту в развитие новых технологий. Это сеть гражданских лабораторий, основанных для стран континента, чтобы способствовать инновации и работать с медиа и сетями гражданского журнализма во имя преодоления цифровой пропасти.
«Код для Южной Африки» (КдЮА) помогает всем, начиная с «Зивафи», редакция которой находится в посёлке и её проекту по предупреждению холеры, до национальных средств массовой информации, таких как «Мейл», «Гардиан» и «Сити Пресс».
«СМИ знают, что они переживают кризис, их бизнес-модель, которая основывается на рекламе, находится под угрозой, так как аудитории переходят в онлайн режим, но цифровые инновации по-прежнему трудно продать» ― говорит директор КдЮА Ади Эяль. «Прогресс ужасно медленный, потому что многие африканские владельцы СМИ не решаются инвестировать, не зная, как эти новые модели будут генерировать доход.
В результате многое из того, что южноафриканские редакции называют доморощенной журналистикой фактов, является простой визуализацией. Они создают очень мало действенной информации и практически никаких инструментов для новостей, которые люди могут использовать для принятия решений. Инвестиции в одноразовый проект высокие, поэтому важно, чтобы инструменты, которые выстраиваются, имели долгосрочную перспективу для редакционных сообщений, опираясь на которые люди могли бы действовать».
Хотя прогресс движется невероятно медленными темпами, но всё понемногу начинает обретать нужную форму «основной базы» наборов данных по всей Африке, которые собираются и сопоставляются на Африканском Открытом Портале для использования журналистами и гражданскими кодерами. Эти данные дают им возможность создавать приложения и инструменты, которые помогут организовать сообщества и получать доход.
КдЮА также строит внутреннюю инфраструктуру «невидимку», с помощью которой редакции смогут создать новостные инструменты быстро и дёшево. Это включает поддержку таких инициатив, как «Открытая Африка», которая помогает редакциям оцифровать и извлечь данные из документов-источников. КдЮА также спроектировала серию открытых, машинно-считываемых, богатых данными прикладных программных интерфейсов (ППИ), которые редакция может легко подключить к своим мобильным приложениям или веб-сайтам. ППИ инструменты, такие как Вазимап, используют переписи населения, избирательную документацию и другие данные, чтобы помочь журналистам понять составляющие общин, вплоть до уровня района. Каждый из этих ресурсов является инструментом не только для СМИ, но и для гражданских активистов и общественных сторожевых, говорит Аренштайн.
В недавней колонке о том, что ожидает газеты в будущем, Фериал Хаффаджи, редактор «Сити Пресс», национальной южноафриканской воскресной газеты, которая борется за выживание в цифровую эпоху, пишет: «Все поменялось. Даже то, что кажется осталось таким, как прежде. Будущее ждёт нас, и оно завораживает. Вам просто нужно взглянуть на смарт-телефоны в бутылке и на 3D-печатных дронов чтобы понять, что это будущее медленно, из редакции в редакцию, из проекта в проект, превращается в реальность.
[/vc_column_text][/vc_column][/vc_row][vc_row][vc_column][vc_column_text]
Раймонд Джозеф внештатный журналист в Кейптауне. Он член совета директоров «Биг Ишью» в Южной Африке, Твиттер @rayjoe
[/vc_column_text][vc_column_text]
This article originally appeared in English in the autumn 2014 issue of Index on Censorship magazine.
[/vc_column_text][/vc_column][/vc_row][vc_row content_placement=”top”][vc_column width=”1/3″][vc_custom_heading text=”Seeing the future of journalism” font_container=”tag:p|font_size:24|text_align:left” link=”url:https%3A%2F%2Fwww.indexoncensorship.org%2F2014%2F09%2Fseeing-the-future-of-journalism%2F|||”][vc_column_text]While debates on the future of the media tend to focus solely on new technology and downward financial pressures, we ask: will the public end up knowing more or less?[/vc_column_text][/vc_column][vc_column width=”1/3″][vc_single_image image=”59980″ img_size=”medium” alignment=”center” onclick=”custom_link” link=”https://www.indexoncensorship.org/2014/09/seeing-the-future-of-journalism/”][/vc_column][vc_column width=”1/3″ css=”.vc_custom_1481888488328{padding-bottom: 50px !important;}”][vc_custom_heading text=”Subscribe” font_container=”tag:p|font_size:24|text_align:left” link=”url:https%3A%2F%2Fwww.indexoncensorship.org%2Fsubscribe%2F|||”][vc_column_text]In print, online. In your mailbox, on your iPad.
Subscription options from £18 or just £1.49 in the App Store for a digital issue.
Every subscriber helps support Index on Censorship’s projects around the world.
SUBSCRIBE NOW[/vc_column_text][/vc_column][/vc_row]
19 Jun 2018 | Journalism Toolbox Russian
[vc_row][vc_column][vc_custom_heading text=”ОЛИВЕР КАММ
УВАЖЕНИЕ И КОРРЕКТНОСТЬ – ВРАГИ СВОБОДЫ СЛОВА –
ВЫ НЕ МОЖЕТЕ ПРИНИМАТЬ ЗАКОНЫ ДЛЯ ЧУВСТВ ЛЮДЕЙ
“][vc_row_inner][vc_column_inner][vc_column_text]
[/vc_column_text][/vc_column_inner][/vc_row_inner][/vc_column][/vc_row][vc_row][vc_column][vc_column_text]
«Поддерживать традиционный баланс между свободой слова и уважением к чувствам других, очевидно, становится всё труднее», – посетовал колумнист и важная персона Саймон Дженкинс в «The Sunday Times». Он писал об этом противоречии, а затем свирепствовал из-за публикации карикатур в датской газете «Jyllands-Posten», высмеивающих пророка Мухаммеда. «Лучшая защита свободы слова может заключаться только в том, чтобы обуздать её избыток и уважать её правила», – подытожил Дженкинс.
Спустя год французский сатирический журнал «Charlie Hebdo» и его глава предстали пред судом в деле, возбуждённом двумя мусульманскими организациями, за публичное издевательство над группой людей из-за их вероисповедания («injure stigmatisant un groupe de personnes a` raison de sa religion»). В журнале были опубликованы репродукции оскорбительных карикатур, а одну из них разместили на обложке. В марте 2007 года суд вынес решение в пользу «Charlie Hebdo» и отклонил иск мусульманских организаций.
Дженкинс – голос регулирования и корректности. По взглядам объявленный либертарианец, защищающий свободу от реформы прав гомосексуалистов до охоты на лис, он понимает, что справедливое общество стремится удерживать ценности в равновесии, а не преследовать абсолютистские требования к одному за счет другого. Его американским эквивалентом может быть писательница К. А. Дилдей. Комментируя дело «Charlie Hebdo» на веб-сайте openDemocracy, она выразила протест, что «не очень верит словам правоохранителей». Тем не менее, в таких разбирательствах видит «чувство справедливости». В конце концов, они эффективны в стимулировании дебатов и обращении внимания на жалобы образом, который французские «воины-философы» за свободу слова не признают.
Голос регулирования, корректности и баланса, короче говоря, политически ядовит. Он делает ложное предположение, что учет чувств других – добродетель в личных делах – имеет значение для государственной политики. Этому нужно срочно дать отпор.
Конфликт между религиозными чувствами и свободой публикации предшествовал датским карикатурам. Тем не менее, в британской политике и обществе основными подателями жалоб до 1990-х годов были православные христиане, и их заявления были отражением всеобщей эрозии нравов. В 1977 году Мэри Уайтхаус от имени своей Национальной ассоциации зрителей и слушателей получила известную правовую победу в частном судебном преследовании против газеты «Гей-новости». Ее возражение относилось к стихотворению, изображающему Христа как беспорядочного гомосексуалиста, которое, по ее утверждению, являлось кощунственной клеветой против христианского вероисповедания. Даже в то время это обвинение широко рассматривалось как юридическая идиосинкразия и социальный анахронизм. Если бы миссис Уайтхаус вместо этого подала иск в качестве жалобы на причинение вреда чувствам христиан, она не имела бы права обратиться в суд и почти наверняка была бы проигнорирована доминирующем общественным мнением. Тем не менее, она как будто предвидела точку зрения, которая в последние два десятилетия не только распространилась в тех же кругах, но почти стала аксиомой среди некоторых из них.
[/vc_column_text][/vc_column][/vc_row][vc_row][vc_column width=”1/4″][/vc_column][vc_column width=”3/4″][/vc_column][/vc_row][vc_row][vc_column][vc_column_text]
Более десятилетие спустя Аятолла Хомейни объявил свою фетву, призывающую к убийству гражданина Великобритании Салмана Рушди за написанный им роман. Мусульманские лидеры на индийском субконтиненте уже осудили книгу «Сатанинские стихи» за содержание оскорблений в адрес ислама. Фетва сделала центральной эту проблему в международной политике; и в тот момент в западных дискуссиях возникло характерное требование.
Как и касательно многих других событий современной британской политической истории, одним из самых информативных источников – непреднамеренно, как это часто бывает, – являются опубликованные обширные дневники бывшего министра финансов Тони Бенна. В своей дневниковой записи от 15 февраля 1989 года Бенн описывает дебаты по делу Рушди, которые провелись на собрании предвыборной парламентской команды левых лейбористов. Некоторые из записанных ответов, хотя и связаны с клише, являются узнаваемыми традиционными заявлениями радикальных политиков: «Милдред Гордон [бывший троцкист, ставший депутатом в 60-е годы] заявил, что все фундаменталисты и официальные церкви – враги рабочих и народа». Потом Бенн вспоминает Берни Гранта, парламентария от Тоттенхэма, ныне покойного, его часто ошибочно называют одним из первых чернокожих депутатов Великобритании. Бенн утверждает: «Берни Грант продолжал перебивать, говоря, что белые хотят навязать свои ценности миру. Палата общин не должна нападать на другие культуры. Он не соглашался с иранскими мусульманами, но поддержал их право жить своей жизнью. Сжигание книг – небольшая проблема для чернокожих, – настаивал он».
Идея о том, что свобода слова была этноцентрическим навязыванием другим культурам, правильная эгалитарная политика к которым выражает уважение, развивается с тех пор в более грубой и популистской форме. Мягкая форма этого принципа заключается в том, что культура, основанная на свободной игре идей, должна проявлять сдержанность к чувствам других. Как сказал исламский ученый Тарик Рамадан: «Вместо того, чтобы быть одержимыми законами и правами, приближаясь к тираническому праву говорить обо всем на свете, не было бы более разумным призывать граждан к ответственности за свободу слова с учётом разнообразных чувств, которые составляют наши плюралистические современные общества?».
Такие настроения укрепились с делом Рушди и зарекомендовали себя как прочный компонент нашей политической культуры. В 1990 году, спустя год после фетвы, Рушди написал: «Мне кажется, что меня переместили, как Алису, в зазеркалье, где бессмыслица – единственный доступный смысл. И мне интересно, смогу ли я снова оттуда вернуться».
Западные политические лидеры искусны в продуцировании таких форм смысла. Президент Буш-старший через неделю после оглашения фетвы смело выступил, что угроза убийства была «глубоко оскорбительной». Японское правительство выразило беспокойство и заявило: «Упоминание и поощрение убийства не заслуживают похвалы». Главный раввин в Великобритании доктор Иммануил Якобовиц сделал громкое заявление, но на самом деле произнёс настоящую бездушную глупость: «И мистер Рушди, и Аятолла злоупотребляли свободой слова».
Рассмотрев эти суждения, писатель Джонатан Раух в своей книге «Любезные инквизиторы», опубликованной в 1993 году (из которой я привел цитаты), обнаружил тенденцию среди западных интеллектуалов, которые предпочли бы отвергнуть приговор, но не то, что Рушди совершил преступление: «Если мы выбираем этот путь, значит принимаем вердикт Хомейни и просто торгуемся с ним о приговоре. Если мы это принимаем, то мы согласны с тем, что то, что, в принципе, есть оскорбительным, должно быть подавлено, и мы ссоримся из-за того, что именно … оскорбительно».
[/vc_column_text][/vc_column][/vc_row][vc_row][vc_column][vc_column_text]
Это недостающий элемент в обсуждении сферы и регулировании свободы слова. Понятие о том, что свобода слова, будучи одновременно значимой, должна поддерживаться в равновесии с предотвращением правонарушения, – это спорный вопрос, поскольку он предполагает, что преступление – это то, чего следует избегать. Свобода слова действительно оскорбляет, но в этом нет ничего плохого. Познания продвигаются вперед через разрушение плохих идей. Издевательства и насмешки являются одними из самых мощных инструментов в этом процессе. Вспомните «Кандиду» Вольтера или статьи Г. Л. Менкена – они пропитаны презрением к религиозным обскурантистам, которые выступали против школьного преподавания эволюции – на «Обезьяньем процессе» против Скоупса.
Неизбежно то, что многие, считающие, что над их глубокими убеждениями издеваются, будут оскорблены, и, возможно, они заслуживают на то (хотя и не обязательно, и, кстати, я так не думаю), чтобы выразить им сочувствие и сострадание. Но в общественной сфере они не имеют права на защиту, права на компенсацию, даже в случае тупых и грубых мнений. Свободное общество не принимает законы в сфере убеждений; в более широком смысле, оно не должно заботиться о состоянии чувств его граждан. Если бы это было так, то в принципе не было бы предела вторжения власти государства, даже в частную сферу мысли и чувства.
Дискуссия не помогла – она действительно была омрачена неточным использованием термина «уважение». Если это всего лишь метафора свободного осуществления религиозной и политической свободы, то это совершенно безупречный принцип, но ему также присуще нечёткое и избыточное использование. Уважение к идеям и тем, кто их придерживается, совсем другое дело. Идеи не претендуют на наше уважение; они заслуживают уважения в той степени, в которой они способны противостоять критике. Даже некоторые громкие защитники свободы натыкаются на этот факт. Защитник прав человека Питер Татчелл писал недавно о особенно тенденциозных телевизионных дебатах: «Даже от так называемых мусульманских центристов в вчерашней вечерней программе исходил дух лицемерия. Ибрагим Могра из Мусульманского совета Великобритании (MCB) заявил: «Мы не хотим никому навязывать свой образ жизни. Все, чего мы хотим, это жить в уважении друг к другу». Прекрасное мнение. В реальности – позор». На самом деле, это не прекрасное мнение, требующее уважения. Уважение не является правом. Это, самое большее, качество, которое заслуживается интеллектуальной устойчивостью идей в публичной плоскости.
Дальнейшее усложнение в дебатах – это возвращение, скорее, оппортунистическое, к понятию нравов и их подкласса, табу. В декабре 2006 года теократический режим в Иране организовал конференцию, отрицающую Холокост, по-видимому, как ответный жест датским карикатурам. В следующем месяце мне довелось выступать на дебатах в Лондоне с представителем Мусульманского совета Великобритании Инаятом Бунглавалом, который явно рассматривал эти две провокации как аналогичные. По его словам, не было «никакой необходимости» в конференции. Это было сказано только для того, чтобы упустить причины для возражения против конференции. Отрицание Холокоста является неправильным не потому, что оно оскорбительно, а потому, что оно ложно. Это спекулятивная гипотеза, которую можно последовательно поддерживать только путем игнорирования или подделки исторических данных. В некоторых европейских странах приняты законы против этой формы антисемитизма, и они ошибочно восприняты и вредны по тем же причинам, о которых я утверждал. Разоблачение претензий отрицателей Холокоста является областью компетентных историков, а не юристов. Качество оскорбительности не имеет отношения к этому вопросу.
[/vc_column_text][/vc_column][/vc_row][vc_row][vc_column][vc_column_text]
Помимо вышеупомянутого, это является вопросом прагматизма. Если те, кто имеет глубоко укоренившиеся убеждения, обнаружат, что они получат компенсацию за травмированные чувства, тогда психическое заболевание – это то, что они будут пытаться в себе отыскать. Когда одна группа будет успешной, тогда другие будут получать стимул к моделированию сопоставимых требований. Два года назад в Бирмингеме протестующие заставили закрыть постановку пьесы «Бехзти» Гурприт Каур Бхатти, в которой изображено насилие над сикхскими женщинами сикхскими мужчинами. С неумелой шутливостью, но лаконичностью, корреспондент «Би-би-си» сообщил: «Если вам нужно было написать театральный отзыв о том, что Бирмингем только что увидел в пьесе «Бехзти», вы могли это сделать в семи словах: пьеса оскорбляет общество, протесты общества, спектакль запрещен».
Вслед за тем участники кампании из группы давления под названием «Христианский голос» неслучайно настаивали на своих собственных требованиях. Мюзикл «Джерри Спрингер: Опера» вызвал протесты и угрозы преследования за богохульство после показа на телеканале «Би-би-си» в 2005 году и во время турне в следующем году. «Я могу сказать со смешанным чувством, что шоу – чрезвычайно грубо, оскорбительно и кощунственно», – писал директор «Христианского голоса» в письме театрам, настаивая на том, чтобы они отменили выступления. И, учитывая прецедент, почему он не опубликовал такого требования?
Пытаясь объяснить дело с «Бехзти» для французских читателей, лондонский корреспондент «Либерасьон» Агнесс Пойрье писала: «Dans une situation pareille, on attend d’un gouvernement qu’il de´fende l’auteur menace´» («В такой ситуации мы ожидаем, что правительство защитит автора, которому угрожают»). Она отметила, что британский правительственный министр, ответственный за общественные отношения, Фиона МакТаггарт, на самом деле этого не сделала. Но госпожа МакТаггарт приветствовала спокойствие после отмены спектакля. Часто требуется, чтобы независимый наблюдатель полностью оценил коррупцию в своей собственной политической культуре.
Этот недуг всегда является вероятным результатом признания права на уважение. Уважение к убеждениям и чувствам других людей – это смертельное жеманство в государственной политике. Легко изобразить свободу слова как способную причинить вред именно потому, что это правда. Политика, которая вытекает из этого, является противоречивой, но существенной: ничего не делайте. Защита свободного общества подразумевает не занятия позиции по результатам, а настаивание на нераздельности его процедур.
[/vc_column_text][/vc_column][/vc_row][vc_row][vc_column][vc_column_text]
Оливер Камм – колумнист и автор статей для «The Times».
This article originally appeared in the summer 2007 issue of Index on Censorship magazine
[/vc_column_text][/vc_column][/vc_row][vc_row content_placement=”top”][vc_column width=”1/3″][vc_custom_heading text=”What New Labour did for free speech” font_container=”tag:p|font_size:24|text_align:left” link=”url:https%3A%2F%2Fwww.indexoncensorship.org%2F2007%2F06%2Fwhat-new-labour-did-for-free-speech%2F|||”][vc_column_text]Index takes a critical look at the health of free speech in the UK on New Labour’s tenth birthday in power. New restrictions on what you can say — and where you can say it — mean we have to mind our language more than we used to. Has the UK become a less tolerant society? How much has been sacrificed in the name of national security? Leading commentators examine the defining influences of the decade on free speech in the UK and assess how far new Labour has delivered on its promises to introduce more open government.
With: Alistair Beaton; A C Grayling; Peter Wright[/vc_column_text][/vc_column][vc_column width=”1/3″][vc_single_image image=”89177″ img_size=”medium” alignment=”center” onclick=”custom_link” link=”https://www.indexoncensorship.org/2007/06/what-new-labour-did-for-free-speech/”][/vc_column][vc_column width=”1/3″ css=”.vc_custom_1481888488328{padding-bottom: 50px !important;}”][vc_custom_heading text=”Subscribe” font_container=”tag:p|font_size:24|text_align:left” link=”url:https%3A%2F%2Fwww.indexoncensorship.org%2Fsubscribe%2F|||”][vc_column_text]In print, online. In your mailbox, on your iPad.
Subscription options from £18 or just £1.49 in the App Store for a digital issue.
Every subscriber helps support Index on Censorship’s projects around the world.
SUBSCRIBE NOW[/vc_column_text][/vc_column][/vc_row]
19 Jun 2018 | Journalism Toolbox Russian
[vc_row][vc_column][vc_custom_heading text=”Близорукие действия правительства и бизнеса угрожают онлайн-свободе слова, утверждает Йен Браун”][vc_single_image image=”100955″ img_size=”full”][/vc_column][/vc_row][vc_row][vc_column][vc_column_text]
Одной из ключевых мер защиты онлайн-свободы слова была способность интернет-провайдеров предоставлять своим пользователям доступ к контенту со всего мира. В США, ЕС и многих других странах интернет-провайдеры защищены от ответственности за предоставление доступа к веб-страницам с удаленных сайтов своим пользователям. Как «простые каналы передачи», им не нужно вводить обширные проверки на диффамацию или нарушение авторских прав, требуемых от издателей. Даже в качестве хостов для веб-сайтов, интернет-провайдеры защищены от ответственности за контент пользователей, до тех пор, пока незаконный материал не снимается при соответствующем уведомлении. Это одна из причин того, что в течение последнего десятилетия произошло такое взрывное увеличение количества контента, доступного в интернете.
Однако в последнее время правительства ищут способ замещать интернет-провайдеров, чтобы более жестко регулировать киберпространство. В частности, они заставили их принять меры для устранения нарушений авторских прав в интернете, при онлайн-обмене изображениями насилия над детьми и использования интернета для поощрения терроризма.
Эти действия могут значительно ухудшить свободу слова простых граждан. В то время как опытные интернет-пользователи обычно могут обойти блокирование, введенное интернет-провайдерами, большинство людей не знакомы с инструментами обхода, такими как прокси и шифрование. Демократические правительства обсуждают ограничения на широкий спектр материалов, включая обсуждение эвтаназии и самоубийства, «экстремальной» порнографии и «прославление» терроризма.
Правительства поощряли интернет-провайдеров принимать эти саморегулируемые действия под рубрикой «лёгкий контакт», принимая решения о санкционировании пользователей и веб-сайтов административно, а не в судебном порядке. Некоторые интернет-провайдеры ввели договорные положения, которые позволяют им отключать пользователей после того, как было сделано определённое количество утверждений о нарушении авторских прав. Европейский союз поощряет разработку финансируемых бизнесом «горячих линий», позволяющих публике сообщать об изображениях жестокого обращения с детьми по примеру Британской организации «Internet Watch Foundation» («Организация по надзору за интернетом»), а некоторые интернет-провайдеры автоматически блокируют доступ к упомянутым сайтам. Правительство Нидерландов одобрило кодекс использования, который побуждает интернет-провайдеров удалять «нежелательные» и «вредные» материалы.
Хотя эти схемы более гибкие и менее обременительные, чем законодательные нормы, они обычно не имеют процессуальной справедливости и защиты основных прав, которые поощряются независимым судебным и парламентским контролем. Немногие схемы включают любую существенную защиту прав лиц на свободу выражения мнений, собраний или неприкосновенность частной жизни. Они часто вводятся под угрозой законодательства или судебных разбирательств, согласовываются и действуют за закрытыми дверями «в тени закона» с небольшим участием граждан или учетом их интересов.
Авторское право
Индустрия музыки и кино большую часть последнего десятилетия напугана уровнем нарушения авторских прав в интернете. Их главные ответные меры заключались в том, чтобы запустить бурю судебных процессов против тех, кто делится файлами, причём, только в США количество дел на настоящий момент составляет шестьдесят тысяч. Как оказалось, это мало повлияло на уровень обмена файлами, в то же время создавая значительный уровень негативной рекламы. «Группа подаёт в суд на своих фанатов» – это не те новости, которые хотели бы видеть музыканты.
В настоящее время индустрия контента пытается найти более простые способы отключения пользователей и сайтов, обвиняемых в нарушении. С 2007 г. они поощряют интернет-провайдеров фильтровать доступ к интернету для своих пользователей, блокировать доступ к пиринговому программному обеспечению и внедрять схемы «трёх предупреждений», когда пользователей отключают после трёх непроверенных уведомлений о нарушении авторских прав (http://www. eff.org/files/filenode/effeurope/ifpi_filtering_memo.pdf). Интернет-провайдеры, которые отказываются от этих способов, были обвинены в краже прибыли у музыкантов и даже были призваны (вокалистом U2 Боно в редакционной статье январского выпуска «Нью-Йорк Таймс») взять на себя инициативу по отслеживанию злоумышленников с китайского правительства.
В ирландском судебном деле «EMI против Eircom» (2008) музыкальные лейблы приняли юридические меры, пытаясь потребовать от большого интернет-провайдера фильтрации совместного доступа к пиринговой сети. В случае успеха это почти наверняка привело бы к массированной блокировке законных обменов файлами, поскольку интернет-провайдеры не в состоянии решать разрешено ли конкретное использование объекта авторских прав. Дело было прекращено после того, как «Eircom» согласилась изменить свои клиентские контракты, чтобы пользователи могли быть отключены, если они игнорируют предупреждения о предполагаемом нарушении авторских прав.
Британский интернет-провайдер «Virgin Media» согласился в 2008 г. присылать предупреждающие письма для клиентов, уличенных Британской ассоциацией производителей фонограмм в незаконном обмене музыкой. Однако ни одна из сторон не опубликовала никаких данных о том, снизился ли уровень нарушения авторских прав в сети «Virgin». Другие британские интернет-провайдеры, такие как «Carphone Warehouse», отказались принять участие в этой «образовательной» кампании.
Владельцы авторских прав лоббировали политиков, чтобы сделать меры саморегулирования обязательными, с разными ступенями успеха. Франция стала первой страной, которая приняла закон о «трёх предупреждениях», который от 2009 является loi favorisant la diffusion et la protection de la création sur internet (законом, способствующим распространению и защите авторских прав в интернете). Получив три сообщения о нарушении закона клиентом в течение 18 месяцев, правительственное агентство может потребовать от интернет-провайдеров приостановить подключение доступа этого лица в течение от двух до двенадцати месяцев. Конституционный Совет определил первую редакцию закона как такую, что нарушает презумпцию невиновности и права на свободу слова и коммуникацию. Закон теперь пересмотрен и требует судейского решения, следует ли приостановить доступ пользователю.
Законопроект о цифровой экономике, который сейчас находится на рассмотрении парламента Великобритании, позволит правительству требовать от интернет-провайдеров ввести «технические меры», чтобы уменьшить скорость подключения пользователя, заблокировать доступ к определенным сайтам и приостановить соединение – без каких-либо требований к судебному надзору. Однако законопроект подвергся критике даже в музыкальной индустрии как «не … разумный или хорошо продуманный законодательный акт», с которым «торопится в последние месяцы парламент непопулярного правительства» (http://newsblog. thecmuwebsite.com/post/Pure-Mint-boss-resigns-BPI-committee-over-Digital-Economy-Bill.aspx). Испанское правительство внесло законопроект, позволяющий административному органу требовать от интернет-провайдеров блокировать коммерческие сайты, которые предоставляют доступ к работам, нарушающих авторское право. Но недавно правящая коалиция Германии заявила: «Мы не будем инициировать юридические возможности для блокирования доступа в интернете в случаях нарушения авторских прав».
На европейском уровне Вивиан Рединг – незадолго до назначения на должность еврокомиссара по вопросам юстиции, фундаментальным правам и гражданству, – предостерегла страны от отключения предполагаемых файлообменников. В ноябре 2009 г. она сообщила испанскому органу по регулированию деятельности в области телекоммуникаций, что одни «репрессии, безусловно, не решат проблему интернет-пиратства; они во многих отношениях даже противоречат правам и свободам, которые являются частью ценностей Европы после Великой французской революции».
В то же время, тем не менее, Европейская комиссия тайно ведет переговоры о заключении нового договора о противодействии контрафакции с США, Японией и другими развитыми странами, который будет предусматривать политику «трёх предупреждений». Проект текста настолько противоречив, что прошлым летом торговый представитель США отказался поделиться письменной версией с комиссией, сообщившей в меморандуме, просочившемся в прессу, что «эти внутренние дискуссии были щекотливыми из-за разных взглядов относительно раздела об интернете как внутри Администрации, так и Конгресса и между заинтересованными сторонами (контент-провайдеры с одной стороны, сторонники «интернет-свободы» – с другой).
Изображения насилия над детьми
Использование интернета для распространения изображений сексуального насилия над детьми бесспорно отвратительно, так же, как и в реальной жизни. С середины 1990-х гг. интернет-провайдеры испытывали сильное давление, чтобы попытаться заблокировать этот контент. В 1996 г. лондонская столичная полиция угрожала захватить серверы британских интернет-провайдеров, пока не были заблокированы определенные дискуссионные группы «Usenet». Помимо соблюдения этого запроса, интернет-провайдеры создали «Internet Watch Foundation» («Организация по надзору за интернетом») для установления стандартов отслеживания пользователей и управления телефонной «горячей линией», чтобы получать сообщения от людей, которые сталкивались с такими изображениями.
Собственные аналитики «Internet Watch Foundation» решают, являются ли изображения незаконными в соответствии с законодательством Великобритании. Отчеты передаются британским интернет-провайдерам, которые удаляют незаконный контент со своих серверов, а также полицейским в других странах через Агентство по борьбе с организованной преступностью для зарубежных интернет-провайдеров.
После сильного давления со стороны правительства большинство британских интернет-провайдеров теперь использует систему «Cleanfeed», разработанную «British Telecom», чтобы заблокировать доступ клиентов к веб-страницам, внесенных в «черный список» «IWF». Министр внутренних дел Вернон Коукер заявил в Палате общин в марте 2009 г., что «правительство намерено достигнуть 100-процентной блокировки во всех коммерческих сетях … Если такой подход не сработает, мы рассматриваем ряд других вариантов, в том числе и законодательных, при необходимости». Однако в октябре 2009 г. они решили, что «добровольная» блокировка в размере 98,6% предусматривает, что принятие законодательных мер не требуется.
Модель саморегулирования Великобритании широко имитируется. «Горячие линии» существуют в Австралии, Канаде, Тайване, Японии, России, Южной Африке, Южной Корее, США и по всей Европе, хотя списки незаконного контента часто используются правоохранительными органами, а не независимыми организациями. С 1999 г. Еврокомиссия финансирует Международную ассоциацию «Горячих линий интернета» в рамках своей программы «Программа Безопасного Интернета» («Safer Internet Programme»).
Еврокомиссия также финансирует сеть правоохранительных органов CIRCAMP, которая разработала систему блокировки для интернет-провайдеров под названием «Фильтр защиты от сексуального насилия в отношении детей». Система используется интернет-провайдерами в Дании, Финляндии, Италии, Мальте, Норвегии и Швеции. Только в Германии правительство решило перепроверить этот подход, проведя 12-месячное испытание пробной версии, в которой основное внимание уделяется удалению материалов из источника, а не к блокированию интернет-провайдеров.
Значительные проблемы свободы слова поднимаются интернет-провайдерами, которые автоматически блокируют доступ к веб-контенту, добавленному в тайные «черные списки» без каких-либо судебных решений. В Великобритании пользователям, пытающимся получить доступ к заблокированным страницам, в том числе в «Википедии» и «Интернет-архиве», обычно сообщается, что страница не существует. Зарубежные сайты обычно не уведомляются или не имеют возможности оспаривать решение о блокировке. Это далеко не соответствует стандартам США в области свободы слова, где в судебном деле 1965 года «Фридман против штата Мэриленд» Верховный суд США постановил, что: «Только судебное решение в ходе разбирательства обеспечивает необходимую чувствительность к свободе слова, только процедура, требующая судебного решения, является достаточной для наложения действительного и окончательного ограничения».
Несколько «черных списков» разных стран просочились в прессу и, по-видимому, содержат законное, хотя иногда и отвратительное, содержание. Опубликованные списки блокировки есть в доступе в Австралии, Дании, Финляндии, Норвегии и Таиланде. Как сообщается, в австралийский список включено «интернет-порталы покера, ссылки на канале YouTube, гей- и порно-сайты, страницы о эвтаназии, сайты, принадлежащие к религиозным ответвлениям, а также, некоторые сайты относящиеся к христианству, страницы частных компаний и практикующих врачей». Финский список содержал сайт, который критиковал систему блокировки в Финляндии и перечислял заблокированные домены. По словам администратора сайта Матти Никки, национальная полиция отказалась удалить его из «черного списка», а административный суд отказал в рассмотрении жалобы даже после того, как прокурор отказался предъявить обвинения против Никки из-за отсутствия доказательств (http://lapsiporno.info/english-2008–02–15.html).
Бельгийское правительство недавно раскритиковало судебные процедуры блокирования сайтов как слишком обременительные. Его Федеральная комиссия по компьютерным преступлениям ежегодно обнаруживает 800 – 1 000 сайтов, на которых размещаются изображения насилия над детьми, но редко обращается в суд с просьбой заблокировать их. Министр предпринимательства Винсент Ван Квикборн предложил вместо этого протокол саморегулирования, с помощью которого интернет-провайдеры могут блокировать незаконный контент, включая сайты с пропагандой ненависти, расизма и интернет-мошенничества без судебного решения.
Европейская комиссия в настоящее время предлагает расширить блокирующие системы по всему ЕС, даже если доказано, что они мало влияют на распространение изображений жестокого обращения с детьми. Европарламентарий Грэм Уотсон, бывший председатель комитета по гражданским свободам Европейского парламента, заявил в октябре 2009 года: «Защита детей имеет первостепенное значение, но это не означает, что комиссия может предлагать меры, которые могут быть совершенно неэффективными, но которые будут иметь долгосрочные последствия для права на свободу коммуникации в Европе».
Контртерроризм и «экстремистские» высказывания
Многие европейские государства рассматривают интернет как пропагандистский фронт в своей «войне с террором» и запрещают «прославление терроризма», «объяснение терроризма» или его «общественную пропаганду». Эта формулировка представляет трудность для судов, не говоря уже о правоохранительных или административных органах при интерпретации неопределенных формулировок в такой спорной сфере защиты свободы слова.
С 2007 г. Европол координирует программу «Проверяйте Интернет» для мониторинга экстремистских сайтов исламистов, составляя список URL-адресов и заявлений, сделанных террористическими организациями. Хотя первоначальное предложение по проекту предполагает, что «многочисленные интернет-сайты на самых разных языках должны контролироваться, оцениваться и, при необходимости, блокироваться или закрываться», этого еще не произошло. Правительства Германии, Нидерландов, Чехии и Великобритании изучают практические аспекты исследовательской программы, «направленной на профилактику террористического содержания в интернете». В своем плане на следующие пять лет ЕС предложила снизить угрозу от терроризма: «Необходимо предоставить соответствующие технические ресурсы. Сотрудничество между частным и государственным секторами должно быть улучшено. Цель состоит в том, чтобы сократить распространение террористической пропаганды и практическую поддержку террористических операций».
Ряд государств-членов уже обсуждают полномочия требовать от интернет-провайдеров блокировать экстремистские сайты. Национальная ассамблея Франции обсуждает loi d’orientation et de programmation pour la performance de la sécurité intérieure (закон об ориентации и программировании для обеспечения внутренней безопасности), который обязывает интернет-провайдеров блокировать доступ к сайтам в секретном списке, ведущимся министерством внутренних дел «по горячим следам». Голландское правительство одобрило кодекс пользования, который рекомендует интернет-провайдерам разработку критерий для уничтожения «нежелательного» и «вредного» материала. До последнего времени правительство Великобритании хранило молчание по этому вопросу, но в 2008 г. Работающий в то время министр внутренних дел Джеки Смит сообщила радиоканалу «Би-би-си 4»: «Нам нужно работать с интернет-провайдерами, нам нужно фактически использовать некоторые уроки, которые мы изучили, например, о том, как защитить детей от педофилов и завлечений в интернете, чтобы сообщать, как мы используем эту информацию для предотвращения насильственного экстремизма, а также и борьбы с терроризмом».
Изображения сексуального насилия над детьми относительно просто определить. Международному сообществу трудно найти надежное определение терроризма, не говоря уже о его прославлении или пропаганде. Даже уважаемый адвокат по правам человека Чери Бут, королевский адвокат, была обвинена в поощрении терроризма за её заявление 2002 года на «Би-би-си»: «До тех пор, пока молодые люди считают, что у них нет надежды, и всё, что им остаётся взорвать себя, до тех пор вы никогда не достигнете прогресса».
Поэтому попытки блокировки доступа к «экстремистским» материалам в интернете могут серьезно повлиять на способность интернет-пользователей обсуждать ситуацию в Афганистане, Ираке, на палестинских территориях и в других местах. Блокировка была бы сомнительной соразмерностью, учитывая ее ограниченное влияние на определенных пользователей. Сокращение радикализации является вполне законной целью, но в недавнем исследовании возможных стратегий Тим Стивенс и Питер Р. Нейман заключили, что блокирование является «грубым, дорогостоящим и контрпродуктивным».
Легко понять апеллирование «саморегулируемых» решений правительства и бизнеса к сложным социальным проблемам, таких как нарушение авторских прав, изображения сексуального насилия над детьми и радикализация террористов. Очевидно, что правительства могут «делать что-то», что в краткосрочной перспективе может показаться разумно эффективным, одновременно сокращая расходы на судебные издержки и проверки со стороны судов и законодательных органов. Интернет-провайдеры приветствуются за их «социальную ответственность», в тоже время предотвращая потенциально более обременительное регулирование.
Парламентский контроль не является автоматической гарантией качества законодательства, особенно когда правительства, такие как «новые лейбористы», используют законодательство для «отправки сообщений», а не для принятия эффективных и пропорциональных мер. Судебная система неизбежно реагирует на быстро меняющуюся технологию и политическую среду, при этом на окончательное решение ключевых дел, которые пребывают на рассмотрении Европейского суда по правам человека, часто уходит десятилетие. Межправительственные органы, такие как Европейский союз и Совет Европы, гораздо быстрее приняли новые меры против распространения файлов, изображений насилия над детьми и экстремистских высказываний, нежели обеспечили защиту основных прав в эру информации.
Тем не менее, это лучшие институты, которые мы имеем для защиты свободы слова и смежных прав против недальновидных действий правительства и бизнеса. Совет Европы с запозданием дал рекомендацию, чтобы блокирование осуществлялось только в том случае, если оно «касается конкретного и четко идентифицируемого содержания, компетентный национальный орган принял решение о его незаконности, и это решение может быть рассмотрено независимым и беспристрастным трибуналом или регулирующим органом». После грандиозной битвы между государствами-членами и Европейским парламентом новый пакет телекоммуникационных услуг ЕС предусматривает особую защиту прав пользователей, в частности:
Меры, принятые государствами-членами в отношении доступа конечных пользователей к интернету, или к его использованию, к услугам или приложениям посредством сетей электронных коммуникаций, должны уважать основные права и свободы физических лиц … эти меры … могут налагаться только в том случае, если они являются надлежащими, пропорциональными и необходимыми в рамках демократического общества, и их осуществление подлежит адекватным процессуальным гарантиям …, включая эффективную судебную защиту и надлежащую процедуру.
Теперь тем, кто заботится о правах человека, следует обеспечить соблюдение этих основных принципов защиты. Законодатели, судьи и граждане могут сыграть определенную роль в обеспечении интернета поддержкой «хаоса и какофонии» демократии. Альтернативой было бы разрешить онлайн свободе слова спокойно проскользнуть сквозь саморегуляторный провал памяти.
[/vc_column_text][/vc_column][/vc_row][vc_row][vc_column width=”1/4″][/vc_column][vc_column width=”3/4″][/vc_column][/vc_row][vc_row][vc_column][vc_column_text]
© Йен Браун
Выражаю благодарность Джо МакНами и Крису Марсдену за тематические обсуждения по вопросам саморегулирования в интернете.
Йен Браун является старшим научным сотрудником в Оксфордском институте по проблемам интернета (подразделение Оксфордского университета). С 1998 года он был доверенным лицом Privacy International, Open Rights Group и FIPR, консультировал «Гринпис» и Министерство национальной безопасности США.
[/vc_column_text][vc_column_text]
This article originally appeared in the spring 2010 issue of Index on Censorship magazine.
[/vc_column_text][/vc_column][/vc_row][vc_row content_placement=”top”][vc_column width=”1/3″][vc_custom_heading text=”Brave new words” font_container=”tag:p|font_size:24|text_align:left” link=”url:https%3A%2F%2Fwww.indexoncensorship.org%2F2010%2F03%2Fbrave-new-words-2%2F|||”][vc_column_text]Our special report explores how the internet not only makes it possible for authoritarian regimes to monitor citizens’ activities as never before, but also makes censorship acceptable, and even respectable, in democracies.
[/vc_column_text][/vc_column][vc_column width=”1/3″][vc_single_image image=”89164″ img_size=”medium” alignment=”center” onclick=”custom_link” link=”https://www.indexoncensorship.org/2010/03/brave-new-words-2/”][/vc_column][vc_column width=”1/3″ css=”.vc_custom_1481888488328{padding-bottom: 50px !important;}”][vc_custom_heading text=”Subscribe” font_container=”tag:p|font_size:24|text_align:left” link=”url:https%3A%2F%2Fwww.indexoncensorship.org%2Fsubscribe%2F|||”][vc_column_text]In print, online. In your mailbox, on your iPad.
Subscription options from £18 or just £1.49 in the App Store for a digital issue.
Every subscriber helps support Index on Censorship’s projects around the world.
SUBSCRIBE NOW[/vc_column_text][/vc_column][/vc_row]
19 Jun 2018 | Journalism Toolbox Russian
[vc_row][vc_column][vc_custom_heading text=”ЯСМИН УИТТАКЕР-ХАН
ВЫСКАЗАТЬ СВОЕ МНЕНИЕ, РИСКУЯ НАНЕСТИ ОСКОРБЛЕНИЕ – ЕДИНСТВЕННЫЙ ПУТЬ БРОСИТЬ ВЫЗОВ НЕСПРАВЕДЛИВОСТИ И ИЗБЕЖАТЬ ЦЕНЗУРУ
“][vc_row_inner][vc_column_inner][vc_column_text]
[/vc_column_text][/vc_column_inner][/vc_row_inner][/vc_column][/vc_row][vc_row][vc_column][vc_column_text]
Он излучает красоту, у него подлинно благородный нос, который, как кое-кто утверждает, намекает на размер его личного имущества; это правда, но не о носе, а о его красоте. У него нежное лицо, его глубокие карие глаза нетерпеливо смотрят на камеру, пухлые губы идеальной формы. Усама бен Ладен красив – и сексуально привлекателен.
Я не согласна с его политикой, убеждениями, ценностями, исламским фундаментализмом или методами борьбы с враждебностью, которую Запад продолжает выражать против мусульманского народа. Враждебность, которая, несомненно, поспособствовала его злобе против тех, кто по близости, и тех, кто далеко.
Я просто выражаю неглубокое и поверхностное мнение. Когда друзья слышат, что я нахожу Усама бен Ладена весьма сексуальным, меня либо шлепают по плечу и советуют замолчать, либо спрашивают: «Ты считаешь, что хорошо будешь выглядеть в оранжевой одежде в запертой клетке, где тебя будет обжигать пылающее солнце, и ты только сможешь выйти на несколько минут размять ноги каждые несколько дней?» Они не разговаривают о сексуальных фетишах Усамы, но болтают о нуждах Буша и Блэра.
Будучи в депрессии, я была без ума от Бориса Джонсона, но опять ничего серьезного – только из-за его веселой, неуклюжей английской напыщенности. Я также не согласна с его политикой. Разумеется, Бориса не обвиняют в подрыве невинных людей, и он не живет в пещере, наблюдая, как его соседи взлетают на воздух. Касательно Бориса, надо мной посмеялись; ничего похожего на то отношение, которое ко мне выражают, когда описываю привлекательность Усамы.
Итак, почему я рассказываю и пишу о невыразимом, если уже испытала крайнюю враждебность и агрессию? Ответ может быть такой – я импульсивна, часто думаю вслух, обожаю дискуссии и обсуждения проблем, которые меня окружают. В моем творчестве я исследую множество точек зрения от тех, кто угнетает до угнетённых.
В моей первой пьесе «Решам» рассказывалось о «убийстве чести» в британско-пакистанской семье, где дочь не оправдала ожиданий. Действие главным образом происходит в магазине тканей с некоторыми сценами в мечети, где дед девушки планировал ее убить.
Тогда политический климат был другим. Отзывы, которые я получила от различных пакистанских общин в то время, были типа «спасибо вам за то, что написали об этом», «моя сестра прошла сквозь подобное»; «мужчины – сплетники и прячутся за завесой мечети».
С 11 сентября климат в Великобритании изменился, и, возможно, преувеличенное чувство исламофобии овладело нашим народом, поэтому восприимчивость к деликатным темам в мусульманских общинах, по понятным причинам, приводит к враждебным чувствам.
[/vc_column_text][/vc_column][/vc_row][vc_row][vc_column width=”1/4″][/vc_column][vc_column width=”3/4″][/vc_column][/vc_row][vc_row][vc_column][vc_column_text]
Моя пьеса «Колокола» приводит нас в убогий мир клубов мухры (куртизанок), многовековой традиции в Пакистане, которая вновь появилась в Великобритании в искаженной форме и в настоящее время растет благодаря секс-торговли. Халяльный мясной магазин в течение дня, превращается в ночное время в клуб «Колокола», работающим на верхнем этаже. Это закрытый клуб, где девушки, одетые в традиционные одежды, танцуя, соблазняют мужчин-клиентов, бросающим деньги им под ноги, а те, кто платит больше, «получают» дополнительные услуги. У «Колоколов» есть весь блеск «Лолливуда» (пакистанского Голливуда), но нарочитая пышность и гламур запятнаны реальностью тайных жизней, спрятанных под ними: местом, где покупается и продается мясо. «Колокола» — это история про пакистанскую девушку Айшу, которую привезли в Великобританию для работы в клубе куртизанок в восточном Лондоне против ее воли. Открытие, что этот мир существует и дышит здесь, в Великобритании, возможно, даже за углом, захватывающее и потрясающее культурное осознание, которое должно быть направлено на защиту завлечённых жертв.
В национальной прессе была публикация, в которой подчёркивалось, что «Колокола» являются «пьесой о мусульманских борделях» – сенсационная стенография, которая излишне фокусирует внимание на религии вместо отчаянных жизненных обстоятельств этих женщин. Бирмингемскому репертуарному театру угрожали беспорядками в день премьеры два года назад. В театре предприняли специальные меры, чтобы защитить меня, персонал и актёров. Они приняли абсолютное решение, уверяя меня что, чтобы не случилось, они не уступят протестующим и не отменят мою пьесу –
в отличие от «Бежти», которая, как известно, была снята со сцены после протестов некоторых членов сикхской общины в 2004 году. Я лично пострадала во время и после национального тура. Надо мной издевались молодые азиатские мужчины грязно обругивали, пожилые мужчины плевали на меня, в различных блогах писали гнусные комментарии обо мне и моей семье. Мой автомобиль взорвали при поджоге. Позже я узнала, что это может быть наказание, осуществленное лицемерным фундаменталистом, поскольку меня считают «неверующей в Аллаха». Я продолжала публично заявлять, что не собираюсь сражаться с хулиганами, но, когда в прошлом году писала пьесу «Никоим образом» для Королевского театра в Стратфорд-Ист я осознала, что я цензурирую саму себя и боюсь спровоцировать будущие нападения от тех, кто чувствовал себя оскорбленным моим «дьявольским» творчеством. Сначала я подумала, что у меня пропало вдохновение, но как только признала, что разрушаюсь под давлением медиа-ожиданий и страха перед религиозными фундаменталистами, мне пришлось выбирать между тес чтобы молчать и примирятся или пытаться продолжать писать и противостоять хулиганам. Я не долго колебалась.
Нам часто напоминают, что дети не рождаются злыми; влияние общества, экономики и состояния здоровья в первые пять лет определяют то, каким становится взрослый – взрослый, который впоследствии вносит свой вклад в наши общества. Некоторых из этих взрослых мы любим, а некоторых ненавидим: Бориса, Блэра, Усаму и Буша.
Некоторые меня ненавидят, но гораздо больше людей любят меня. В мои первые пять лет было много здоровья, денег и любви. Мои социальные условия не были обычными, как для британско-пакистанской девушки.
Мой отец был неграмотным пакистанским землевладельцем из семьи с шестью сыновьями; его мать была высокомерной и раздражительной красавицей. Родственники и члены семьи боялись их, их богатства и могущества. Видимо, в подростковом возрасте у него был детский спор со своим младшим братом. В гневе отец толкнул его; мальчик упал на какой-то острый сельскохозяйственный инструмент и умер. Эта страшная семья сумела подкупить полицию и перенесла мертвое тело в дом соседа, который взял на себя вину. Вскоре после этого мой отец эмигрировал в Англию, чтобы начать новую жизнь. Как и большинство иммигрантов в шестидесятые годы, он работал на фабрике. Я помню «Резинную фабрику Лондона», где он изготовлял кухонные перчатки и презервативы. У моего отца не было сестёр, о которых надо было беспокоиться; честь, достоинство, приданое были далекими понятиями, и то, как он относился к дочерям других людей, никогда не было проблемой для него.
[/vc_column_text][/vc_column][/vc_row][vc_row][vc_column][vc_column_text]
В 1965 году он вернулся в Пакистан и женился на моей матери – дерзкой, образованной, городской девушке. Это было для него новое начало, теперь он был богатым лондонцем с состоятельной землевладельческой семьи. Отец привёз её в столицу, где она воспитывала его «незаконного» сына от предыдущей интрижки в Пакистане. Они пытались в течение пяти лет завести собственного ребенка, а затем вуаля – дочь! Согласно семейным воспоминаниям, он был самым счастливым человеком, и мои воспоминания о том, как он относился ко мне, вызывают образ прекрасного, любящего и весёлого отца. Он называл меня своим «шер путтар» («тигренок»), обучал, как защищаться, и, если кто-то ударит меня, как «пнуть его в голень». Он с гордостью носил на лбу шрам в форме полумесяца, который, по-видимому, был следом от моих зубов – за это он вознаградил меня хвалой, объятиями и поцелуями. Шер путтар!
В присутствии отца члены семьи сжимались; в его отсутствие они смело говорили, что думают о нем, и относились ко мне с неприязнью, даже с ненавистью. Особенно меня ненавидел мой «незаконный» сводный брат, который буквально писал в штанишки в присутствии отца. Мама не боялась его; она без труда изучала прелести лондонских магазинов моды и проводила время с друзьями. Для любой образованной феминистки это может показаться несвободой, но по сравнению с её сверстниками у неё был хороший образ жизни. В среднем у моих тёток было до пяти детей. Они были домашними работницами, сидевшими в темных подвалах, где шили модные платья для эксплуататоров-работодателей. К счастью, моей матери повезло, что у отца было низкое количество сперматозоидов, иначе она тоже могла бы оказаться в похожей ситуации.
Мать всегда выряжала меня в модные клёши и психоделические мини-платья. У нее также были фантазии о том, чтобы стать парикмахером, поэтому каждую субботу я, дрожа, сидела голышом в ванне, пока она проводила эксперименты на моих волосах с помощью парикмахерских ножниц. Кузены завидовали мне, потому что у меня была модная стрижка «под мальчика», а я завидовала им, потому что хотела иметь две длинные намасленные косички с ярко-красными лентами.
Мои кузены ходили в мечеть, чтобы изучать Коран; они искали любой возможный предлог для прогула, но их родители, при «поддержке» палки муллы, настаивали на том, что они вырастут похотливыми, недостойными и неисламскими язычниками, если не будут туда ходить. Именно из-за этих нелепых страшилок мой отец держал себя и меня подальше от мечети и проповедника муллы. Он только имитировал молитвы, два раза в год на Байрам, и даже тогда он использовал в качестве временной молитвенной шапочки белый носовой платок с узелками в каждом углу. Он не собирался поклоняться пышности и регалиям. Он возражал против лицемерия и считал, что религия вызывает ненависть. Кроме того, неграмотность не помогла восстановить его веру в слова Корана, письменные или устные, поскольку его возмущало опасное табу на несогласие с ними или их обсуждением.
[/vc_column_text][/vc_column][/vc_row][vc_row][vc_column][vc_column_text]
Основное внимание моего отца, кроме моей матери и меня, направлялось на то, чтобы зарабатывать деньги, покупать недвижимость и зарабатывать еще больше денег. Это, по его мнению, привело бы к тому, что его шер путтар имела приданое, с которым нужно считаться. Школа и образование были важны для него, это было всё, на чем я должна была сосредоточиться, а не на домашней работе или религии – надо было просто играть и учиться. Как только я научилась складывать простые буквы в слова, я помню, нужно было читать его почту. Там были такие большие слова, как «арендованное имущество» и «свободное владение землей», а не «Питер и Джейн пошли гулять».
Все сильно изменилось, когда мне было пять. То, что должно было стать счастливым семейным праздником в Пакистане, стало началом наихудших лет моей жизни.
Не посоветовавшись с отцом, мать подарила свои золотые украшения бедному родственнику. Это золото никогда не принесло пользу семье, поскольку было украдено обычным вором. Отец посчитал это очень странным и не поверил маме на слово. Он почувствовал, что она его предала. Поскольку мы были неразлучны, мать на несколько дней оставила меня с отцом в нашей деревне и отправилась в дом матери в город Джелум, пока он не успокоится. В ее отсутствие отец женился на женщине из соседней деревни и незаконно привез ее в Лондон, используя паспорт моей матери. Хитроумный план, – должно быть, подумали они.
Моя мать, используя все свое образование и знание базового английского, сумела попасть в Англию, и после того, как слушание в суде завершилось в её пользу, я осталась с ней, а с отцом могла встречаться только на выходных. Немного пакистанских женщин так позорили своих мужей в семидесятые года в Лондоне.
До этого никогда с отцом никто так не спорил, а здесь женщина, его собственная жена так поступила; это было большое оскорбление.
В выходные дни я не знала как разделиться. Я не могла расстаться с матерью, поэтому отказывалась навестить отца. Мать нуждалась в тишине и покое; она работала целый день в магазине, где продавали рыбу и чипсы, и, как правило, уставала. Мой отец скрупулезно приходил каждый выходной, только каждый раз я отказывалась с ним видеться.
Однажды, вернувшись домой из школы, я увидела, как полиция выносит труп матери. Её убили. Позже я узнала, что убийца обустроил комнату как бордель. Это был основной штамп для нанесения окончательного позора женщине. Я покинула съемное жилье, которое мать арендовала в Лейтоне, и, держась за отцовскую руку, начала новую жизнь с его новой женой.
Расовые предрассудки полиции в середине семидесятых и отсутствие их культурного взаимопонимания во время смерти моей матери означали, что они никогда не дело её убийства до конца. Мой отец был обвинен, но оправдан. Ходя по округе, я видела фотографии моей мамы на рекламных щитах, витринах магазинов, дверях кинотеатров, но мне никогда не позволяли обращать внимание на эти плакаты или когда-либо снова вспоминать о матери. (Была ли она знаменитостью, которая бросила меня из-за ярких огней телевидения … для «Ангелов Чарли»?)
Я провела несколько очень несчастных лет с отцом и его новой семьей, молчала, скрывала семейные тайны, защищала людей, которые жестоко избивали меня физически и изнуряли морально, от гнева отца. Если бы я рассказала кому-либо об этих издевательствах, боюсь, что наказанием для них была бы смерть. Я ненавидела этих людей за то, что они со мной делали, много раз плакала перед сном, не зная, что предпринять, или кому рассказать, поскольку я никогда не хотела, чтобы кто-либо из моей семьи умер. Я жила в страхе перед возможными действиями своего отца, который нежно любил меня, никогда не причинил мне вреда и не позволил бы кому-либо даже поднять на меня голос.
[/vc_column_text][/vc_column][/vc_row][vc_row][vc_column][vc_column_text]
Я хотела братьев и сестёр. Я притворялась в школе, что у меня «нормальный образ жизни», говоря о моём отце так, как будто он был моей матерью. Любопытство заставляло меня все больше и больше затихать и быть невидимой, поэтому я слышала, как родственники скрыто шептались о моей матери. Когда они меня замечали, то приветствовали комплиментами моей красоте с оттенками сочувствия и жалости. Никто никогда не был достаточно храбр, чтобы выступить против моего отца, говорить о моей умершей матери или защищать меня от «злой мачехи». Возможно, они были трусы, эгоистичные лицемеры и сплетники. Я была слишком напугана, чтобы рассказать отцу о моем несчастье, хотя он был мне ближе всех. Я всё же созналась тетям и дядям, которые сказали, что если я что-нибудь скажу отцу, он убьет мою мачеху и сводного брата за причинённый мне вред. Поэтому единственное, что оставалось сделать для безопасности каждого, было убедить социальные службы взять меня под опеку. Это заняло некоторое время, но в итоге те выслушали меня.
Меня практически похитили с моей пакистанской семьи – и я попала в самую красивую семью, о которой мечтает каждый. Ладно, прекрасный принц никогда не приходил к моим дверям с хрустальной туфелькой, но я оказалась с чем-то гораздо более особенным и ценным. Я была с ними с тех пор; они осуществили почти все мои мечты. У меня есть могущественная «политическая мать», она прикольная и красивая, привлекательный отец, у которого самая нежная душа, три брата и три сестры, которых я обожаю. Биологически, я не представитель смешанной расы; но ментально и социально я наполовину англичанка и наполовину пакистанка и очень горжусь этим. Мое наследие – ислам; но я не сторонница какой-либо религии.
Меня подвергали цензуре в течение большей части моей жизни из-за страха, до того дня, когда я, 14-летняя девушка, написала отцу о том, что чувствую. Я прямо рассказала ему, что случилось со мной, когда жила с ним, и что мои новые английские мама и папа были совершенством, и что я снова была в безопасности. Мой отец, человек, которого все боялись всю жизнь из-за его прямоты и предполагаемой репутации убийцы, ослаб от уныния и умер несколько лет спустя. А мы все жили долго и счастливо… Не совсем.
Даже при поддержке, безопасности и неприкосновенности моей приёмной семьи я все ещё продолжала жить не простой жизнью. Я проводила время красиво, сложено и весело, в любви, со смехом и минутами случайной грусти, но ничего подобного моему раннему детству.
Я молодежный и общественный деятель с фантастической общественной жизнью. Я встретилась с множеством людей на местном, национальном и международном уровнях, у которых был ужасный опыт эксплуатации, жестокого обращения, насилия, социальной и экономической несправедливости, пыток, фундаментализма, нетерпимости. Если я им не могу помочь через свое личное вмешательство, тогда я смогу помочь, не соблюдая молчание, оспаривая то, чем СМИ и правительство пичкают нас, исследуя и задавая вопросы через кино и театр, чтобы повысить осведомлённость общества и поощрить власть имущих изменить ситуацию; от «задиры на игровой площадке», «семьи», «террориста» и «политика» до «жертвы». В противном случае я ненамного лучше, чем мои дяди, тети, полиция и судьи, которые много лет игнорировали или наблюдали за тем, что со мной происходило, и просто шептались о своих заботах за закрытыми дверями, опасаясь диктаторов и сплетен. Позор и политическая корректность – компаньоны цензуры; мы должны пройти мимо них с помощью любых ненасильственных шагов. Культурам, политическим государствам и религиям необходимо учитывать их невыразимость, в надежде, что их ответы будут озвучены; и это включает в себя и нас, постоянно ставящих под сомнение то, о чём мы молчим.
[/vc_column_text][/vc_column][/vc_row][vc_row][vc_column][vc_column_text]
Ясмин Уиттакер-Хан – драматург. За дополнительной информацией обращайтесь [email protected]
Ясмин Уиттакер-Хан
[/vc_column_text][vc_column_text]
This article originally appeared in the summer 2007 issue of Index on Censorship magazine
[/vc_column_text][/vc_column][/vc_row][vc_row content_placement=”top”][vc_column width=”1/3″][vc_custom_heading text=”What New Labour did for free speech” font_container=”tag:p|font_size:24|text_align:left” link=”url:https%3A%2F%2Fwww.indexoncensorship.org%2F2007%2F06%2Fwhat-new-labour-did-for-free-speech%2F|||”][vc_column_text]Index takes a critical look at the health of free speech in the UK on New Labour’s tenth birthday in power. New restrictions on what you can say — and where you can say it — mean we have to mind our language more than we used to.[/vc_column_text][/vc_column][vc_column width=”1/3″][vc_single_image image=”89177″ img_size=”medium” alignment=”center” onclick=”custom_link” link=”https://www.indexoncensorship.org/2007/06/what-new-labour-did-for-free-speech/”][/vc_column][vc_column width=”1/3″ css=”.vc_custom_1481888488328{padding-bottom: 50px !important;}”][vc_custom_heading text=”Subscribe” font_container=”tag:p|font_size:24|text_align:left” link=”url:https%3A%2F%2Fwww.indexoncensorship.org%2Fsubscribe%2F|||”][vc_column_text]In print, online. In your mailbox, on your iPad.
Subscription options from £18 or just £1.49 in the App Store for a digital issue.
Every subscriber helps support Index on Censorship’s projects around the world.
SUBSCRIBE NOW[/vc_column_text][/vc_column][/vc_row]
